малого полвека творческой биографии – всего три романа, книга путевых очерков, несколько рассказов, статей, мемуары. И все. А попытайтесь представить русскую литературу XIX века без Гончарова, без такого краеугольного ее архетипа, как Илья Ильич Обломов? Да все ж посыплется – никакие Онегины-Чацкие не спасут!
Что же до истории, то она на самом деле самая что ни на есть обыкновенная – как и любая из рассказанных Гончаровым. Однако в обыкновенности ее, в кажущейся простоте – такие неохватные просторы, такие бездны!
По широте творческого размаха, по глубине замысла и мастерству исполнения Гончарова хочется сравнить со Львом Толстым, однако это параллель поверхностная, сходство чисто внешнее. Куда больше общих черт у автора «Обрыва» с другим Иваном-великаном русской литературы – Тургеневым. В творчестве обоих писателей отчетливо слышны приглушенные, камерные ноты, проза их, при всей своей значимости, деликатно интимна – подобных звуков, всех этих шепотов и вскриков не разберешь, не услышишь в рокочущем басе автора «Войны и мира».
Стоит ли удивляться тому, что и тема, коей столь созвучные друг другу писатели решили посвятить свою лиру, оказалась общей? Ведь подобно тому, как стало нарицательным словосочетание «тургеневские девушки», уместно было бы как самостоятельный, оригинальный типаж выделить и «женщину гончаровскую». Во всяком случае, этого точно заслуживают героини романа «Обрыв».
Мужские характеры в книге тоже присутствуют, однако, как и у Тургенева, они выполняют скорей вспомогательную роль – служат декорациями, реквизитом, фоном. Они нелепы, несамостоятельны, зачастую просто жалки.
Экзальтированный слюнтяй Райский, ввиду отсутствия собственного лица, постоянно примеряет маски классических мужских архетипов: дона Кихота, дона Жуана, а когда надевает обе личины одновременно, становится чем-то вроде Чацкого (ну, правильно, если кузину, за которой безуспешно ухаживаешь, зовут Софьей, то куда деваться?). В погоне за невозможной любовью герой постоянно ставит себя в смешные положения, из коих выбирается лишь ценой еще большего самоуничижения.
Прочие же персонажи мужеского полу настолько мелки и незначительны (сусальный всепрощающий и всеблагой Иван Иванович Тушин не в счет – он как бы и не мужчина вовсе, но идеальный образ, символ, олицетворение), что вряд ли заслуживают упоминания.
Исключение составляет разве что Марк Волохов, но этого молодца мы в литературе уже встречали – разумеется, у Тургенева. Поставьте рядом Волохова и Базарова, и вы получите преотличнейшую пару сапог – с тем лишь изъяном, что оба сапога будут на левую ногу.
Хотя, простите, нет. Волохов Базарову – не чета. Тот науку уважал, к знаниям тянулся, а Марк ее норовит под свою задницу пристроить, чтобы сидеть было удобней. Одно дело – воровать из сада Райского (я слова местами не перепутал, нет?) яблоки, прикрываясь Прудоном: мол, собственность – это преступление, – это еще полбеды, и совсем другое – вырывать страницы из Спинозы, чтобы прикурить сигару. Это уже, извините, жлобство. За такие вещи по лицу надо бить. Причем не Прудоном или Спинозой, а табуретом.
Нет, мужик у Гончарова не тот – мелок, жидок, мерзок. Сожми кулак покрепче – утечет сквозь пальцы.
Становым хребтом романа, главной его движущей силой являются героини. Гончаровские женщины – это, друзья, нечто особенное. Даже самые пустые и вздорные среди них – феномены, характеры, утесы-великаны. Возьмите, к примеру, Полину Карповну – комический, водевильный персонаж, нелепей существа не придумаешь, а и в ее запоздалом стремлении нравиться, желании быть желанной, любимой, в ее назойливой привязчивости есть нечто величественное, вызывающее сочувствие и даже уважение.
Или взять жену Савелия Марину (есть в этой семейной паре что-то античное – чем, скажем, не Гефест с Афродитой?). Сколько животной силы, сколько жажды жизни в ненасытной, неразборчивой похоти этой бескорыстной жрицы любви! Во всей мировой литературе могу подобрать ей в пару одну лишь шолоховскую Дарью Мелехову. Стоит ли удивляться, что и конец у сих афродит был схожий – венерический?
Еще сложней и драматичней складывается в романе судьба Козловых – Ульяна не просто не любит и обманывает своего мужа, безвредного чудака-ученого, с головой ушедшего в свою науку, не просто не понимает и презирает его, но и стремится унизить, ущемить, мстя за свою неспособность быть с ним – быть ему под стать.
«Женщина бывает сострадательна, нежна, честна, справедлива только с тем, кого любит, и безжалостна ко всему прочему», – замечает Гончаров, и, право же, с ним трудно спорить.
Впрочем, это все – статистки, вспомогательные персонажи. Главные же героини – кузины Райского Марфушка и Вера. Каждая из них – отдельный роман, поэма, самостоятельный, неповторимый мир.
И, конечно, ключевой женский персонаж романа, самый величественный и загадочный – бабушка Татьяна Марковна – помещица, аристократка до мозга костей, обывательница-конформистка и вместе с тем – тигрица, валькирия. Но главная ее ипостась – матриарх, мудрая прародительница (даром что своих детей никогда не было).
Читая про Татьяну Марковну, постоянно вспоминал Урсулу из «Ста лет одиночества», ее крестьянскую основательность и практичный ум, щедрую вселенскую доброту и мудрую вечную незаменимость. Все-таки есть женщины в русских и колумбийских селеньях!
В аудиоформате роман Ивана Гончарова «Обрыв» представлен в трех исполнениях: Станислава Сытника (издательство «Библиофоника»), Юлии Тарасовой («Медиакнига») и Евгения Терновского (студия «Логос»). Кроме того, любители театра могут познакомиться с двумя постановками по мотивам романа, предпринятыми с разницей более чем в полвека – в 1949 и в 2003 годах. Заодно можно проследить, как далеко и в какую сторону за это время шагнуло наше театральное искусство, и пошло ли это ему на пользу. Ну и наконец, для ценителей литературных чтений и художественного слова имеются несколько отрывков из романа, прочитанных известными артистами: Олегом Табаковым, Александром Феклистовым и Георгием Менглетом.
«Потому что бедность омерзительна»
Джеймс Олдридж. Правдивая история Лилли Стьюбек / Перев. с англ. Ларисы Огульчанской. – М.: АСТ, 2010
Наверное, в истории мировой литературы Джеймс Олдридж останется, прежде всего, автором рассказа «Последний дюйм» – столь удачно экранизированного и очень, на мой взгляд, хемингуэевского. Мое собственное знакомство с творчеством британца до сих пор ограничивалось прочитанной еще в детстве дилогией «Пленник чужой страны» и «Опасная игра». Книга являла собой остросюжетный политический триллер со шпионскими страстями, любовной интригой и т. д. Хорошие парни по обе стороны железного занавеса ищут взаимопонимания и дружбы, а плохие парни из спецслужб обоих лагерей всячески им в этом препятствуют. Помню, подкупила теплота, с которой автор описывал СССР и его граждан. Полагаю, требовалось немалое мужество, чтобы писать такие книги в самый разгар холодной войны.
И все же при всех своих плюсах романы Олдриджа показались мне не очень серьезными – чересчур
